[AVA]https://i.imgur.com/C3rULhx.png[/AVA]

бэкхён теплый и в этом все; словно тянешься к солнцу — чтобы сгореть — джемину нравится прятать ладони под бэкхёнову рубашку, чтобы щекотно скользить пальцами по ребрам и дальше вниз. джемину нравится, когда бэкхён улыбается ему так, как не улыбается никому другому: сквозь хитрый прищур глаз с очевидным обещанием того, что они непременно разберутся с кое-чем. джемину нравится.
это ужасное чувство.

но почему-то пальцы бэкхёна на джеминовых бедрах смотрятся так, словно бог создал их именно для этого — оставить синяки, но залечить все раны — джемин не знает, что лучше: когда губы встречаются с губами, или до боли нежные прикосновения к оголенной коже, неизбежные, как утренние пробуждения.
факт: определенно лучше, когда бэкхён разрешает делать так — до позднего утра в постели, с невысказанным обещанием того, что утром они обязательно — джемин тянется за поцелуем — бабочки в животе на самом деле существуют, иначе почему каждый раз это невыразимо?

это не то, к чему джемин должен привыкать, но бога ради, о каком здравом смысле ему говорить, когда сам подстраивается под бэкхёна, словно так и должно было быть? это за всеми гранями допустимого (он никогда так не думал), когда он встает перед ним на колени в примерочной; это абсолютно невозможно, когда его ладонь скользит под столом какого-то дорогущего ресторана, неизменно находя нужные точки соприкосновения; это все, разумеется, неправильно — когда утром тянет на себя и расслабляется только после того, как почувствует вес чужого тела — и немедленно задохнется от ощущений, срываясь на хриплые стоны.
[indent]  [indent]  [indent] бэкхён.

джемин не должен в этом увязнуть, только проблема в том, что он уже по самое горло.

— какие ужасные вещи ты делаешь с детьми.

смеется; целует губы; путается пальцами в волосах, а чувствами в ощущениях — теряет связь с временем, задерживаясь в моменте. фиксируется, как делает это всегда — оставляет несколько ярко-алых царапин на плечах, прежде чем задрожать, успокоившись — бэкхён обнимает так крепко, словно еще немного и наверняка переломится что-то внутри.

— не ходи.

джемину нравятся галстуки. он тянет руки, поправляя петлю, в утреннем свете обнаженный и светлый — натянуть футболку и джинсы занимает не дольше пяти минут, в отличие от бэкхёна может себе позволить. на изгибе шеи, джемин чувствует, медленно расползается оставленный впопыхах поцелуй (чуть крепче, чем необходимо, но обязательно ли им себя контролировать?).
наверное только поэтому уходить не так тоскливо: джемин укладывает ладонь на плечо, большим пальцем фиксируя точку прикосновения и думает, что пара дней — и опять станет легче.

по крайней мере, бэкхён опять будет улыбаться ему так, что просто не получится сопротивляться.

дома отвратительно. джемин морщится и отмахивается от матери, заставляющей надевать классический костюм. от белоснежных рубашек у джемина аллергия (а еще все будет видно от и до) — он натягивает привычные драные джинсы и доводит мать до белого каления.
они говорят, что у него такой период: бунтарство.

в двадцать лет не живой ты без глупостей. джемин пожимает плечами; бэкхён говорил, что ненавидит семейные встречи — джемин ненавидит их тоже. не только потому, что ему вновь нужно натягивать на себя роль, из которой давно вырос.
не только поэтому.

— здравствуй... те.

улыбка прилипает к губам. джемин приваливается спиной к стене, чувствуя лопатками холод бетона; бэкхён напротив смотрит на него так, словно их вселенные сейчас неизбежно настигнет взрыв сверхновой. проблема в том, что джемин плохо понимает происходящее.
проблема в том, что у джемина, черт возьми, нет никаких, слышишь, абсолютно никаких сил, чтобы пережить еще и это.

— м. спасибо. мне подарил один важный человек.

ах, кузен.
джемин чувствует прикосновение бэкхёновых губ к своим, словно все еще остается там — в ярком утре, в моменте, когда стонал его имя, прося не останавливаться. в том, блядь, самом моменте, когда бэкхён целовал его бедра.
браслет на запястье — что те оковы, которыми осужденные навечно к стенам тюрьмы.

мать недовольно шикает, явно слыша в голосе слишком много эмоций — и наверняка все списывает на подростковый максимализм и нежелание заводить новые (ненужные, по ее мнению) знакомства. нет, разумеется нет никакого смысла знакомить их между собой. этот ужин — примирение для отцов, а вовсе не ярмарка тщеславия двух одной разных семей.

— ты знал?
колено касается колена. джемин чувствует тепло чужого тела и непроизвольно тянется к нему — ладонь соскальзывает со скатерти и быстро находит бедро; если можно было бы сжать сильнее, он бы это сделал — джемин впивается пальцами сквозь одежду, ощущая себя так, словно цепляется за якорь, который тащит на дно. очевидно, все что ему нужно — тепло переплетенных рук и уверенное мы разберемся в этом, только никто из них подобного не скажет.

отец толкает тост о том, что семья всенепременно должна быть семьей и джемин с ужасом понимает, что ненавидит сейчас это слово.
настолько, что насильно залитый бокал вина грозит сейчас выплеснуться наружу.

— а мы можем с бэкхён-хёном поговорить наедине? отец говорил, что примерно так и налаживаются партнерские отношения. все-таки мы никогда не виделись, я думаю было бы здорово попытаться найти точки соприкосновения.

джемин улыбается, но камень, привязанный к его шее, неизменно тянет дальше, вниз; неестественно прямая спина выдает только внутреннее напряжение.
боже, пожалуйста, пусть это все чья-то несмешная шутка.

[indent]  [indent] и все-таки ноги джемина созданы для того, чтобы бэкхён закидывал их к себе на плечи.
и что ты прикажешь мне с этим делать?

[AVA]https://i.imgur.com/C3rULhx.png[/AVA]
[NIC]Jaemin[/NIC]
джемин почти верит — но это не самая большая проблема; в конце концов, их семьи не общались несколько (десятков) лет и это возможно — не знать о существовании друг друга. возможно.
таких потрясений еще не было: не так резко давало по ребрам осознание собственной глупости и не накрывало еще такой неуправляемой тревогой и паникой. на несколько секунд он думает, что они обо всем знают, и только поэтому собрали сейчас их вместе, за одним столом — и тут же отшвыривает от себя эту мысль, потому что зацепившись за нее только туже затянет петлю на шее.

взгляд маминых глаз прожигает в джемине дыру (слишком доброжелательный к чужим людям — приди в себя, это не новый друг, это твой конкурент в этой семье. неужели так необходимо быть лучше?). хорошо, что она не знает о том, как ладонь бэкхёна оставляет клеймо на запястье; хорошо, что она не знает, как джемин прижимается коленями к чужим — от бедра и дальше — сидя на самом краешке стула. бэкхён успокаивает и в то же время его паника имеет осязаемый вид. его паника смотрит ему в глаза.
его паника — бён бэкхён.

стараться не смотреть в его сторону — миссия невыполнима. ужаснее всего то, что джемин, как тот муравей, ползающий по фотографии в макросъемке тела бэкхёна, не сомневается в том, что знает, как выглядит сейчас его лицо, потому что изучил все до мельчайших деталей. когда проводишь с кем-то так много времени, перенимаешь его жизнь.
вне зависимости от чего-либо, у джемина с бэкхёном общего больше, чем у их семей; их отцы — родные братья — знают друг о друге меньше, чем они, прошедшие через бесконечные разговоры и ночи, в которых знакомились друг с другом так, как они никогда не смогли бы придумать.

это на джемин знает, сколько родинок рассыпано у бён бэкхёна по плечам.
никто из них не догадывается.

джемин дышит через нос, так проще контролировать.
— да.

ему не нужны разрешения, потому что он перестал быть их идеальным сыном. потому что — мать дала понять — они смотрят на бэкхёна и бэкхён в их глазах в разы лучше. воспитаннее, взрослее, умнее, и джемин со всем своим нежеланием взрослеть кажется совсем еще ребенком на его фоне. и в этом — преимущество.

разломать себя на части, чтобы поймать ускользающее время за хвост. джемин приближается к той грани, когда отчаяние стирает здравый смысл. самый страшный кошмар не смог бы предположить бэкхёна, сидящего за родительским столом; джемин с шумом отодвигает кресло, откидывая на белоснежную скатерть салфетку. полная тарелка остается нетронутой, но бокал вина опрокидывается залпом — жжет горло и остается красным мускатом на губах.

— да.

он не настроен говорить. по крайней мере о том, что сейчас тревожит обоих — если сказать, то все это наверняка превратится в реальность, а реальность, джемин знает, отвратительна — в какой-то момент шаги становятся быстрее. мамин взгляд между лопаток, улыбающееся лицо отца, незнакомый еще мужчина — отец бэкхёна — все они сливаются в фон, на который не стоит обращать внимание. на который он не будет обращать внимание. они все не существуют.
потому что это не может быть правдой.

джемин не может позволить себе этого; если сейчас, в эту минуту, он отпустит себя, то они больше никогда...
джемин задыхается, горячее дыхание бэкхёна обжигает шею, ему хочется то ли плакать, то ли выть — выжигает нутро необходимость вжаться, срастись, остаться — джемин цепляется за чужую спину, не позволяя отстраниться ни на миллиметр. томная боль — еще одно доказательство значимости.
скулеж тонет в одежде, джемин хватается пальцами за ручку двери — тянет ее на себя, больно упираясь спиной в ребро косяка — тянет бэкхёна за собой, жадный до каждого прикосновения. все это остается яркими всполохами под прикрытыми веками.

свет в ванной вспыхивает по движению, джемину нужно две секунды — схватить губами воздух, сфокусировать взгляд, с громким щелчком закрыть замок — ладони обхватывают шею, забираются дальше, под воротник, чтобы оставить царапины.
бэкхён реален, ощутим, физически существует в одном с джемином пространстве, но все это похоже на помешательство, потому что не может, черт возьми, на самом деле происходить.

— мне все равно. это все не имеет никакого значения. слышишь, не имеет.

он окольцован, заперт, прочно привязан оковами к той клетке, в которую сам послушно закрыл дверь. у бэкхёна в руках поводок от ошейника, стоит только потянуть — джемин чувствует холод в том месте, где тонкое полотно браслета соприкасается с кожей.

— я в это не верю.

у них одинаковая улыбка, одна на двоих
[indent] и сердце, видимо, тоже.

джемину душно и дурно; футболка липнет к телу также, как он сам липнет к бэкхёну — он стягивает ее через голову, оставляя белеющую кожу и напоминание о том, что они делали утром. там, где болит — пальцы растягивают галстук, который сам же поправлял несколько часов назад — у джемина сердце, только об этом вовсе не нужно знать.

— давай забудем обо всем, что происходит. пожалуйста. мне так нужно тебя почувствовать. пожалуйста, хен...

потому что все, что он чувствует сейчас — вкус крови и алкоголя — томительное ожидание конца. но видит бог, если им суждено оказаться на дне, то они окажутся там оба.

(губы бэкхёна напоминают о солнечных днях, в которых были долгие поцелуи, полные каких-то странных чувств; джемин никогда не скажет, что влюблен, но возможно именно поэтому соленый привкус слез заставляет его делать вещи, о которых позже он обязательно не пожалеет.
в конце концов, когда еще, стоя в ванной комнате родителей, он, почти обнаженный, сможет слизать с губ бэкхёна их общую боль?)

если это когда-нибудь закончится, то джемин не видит смысла существовать дальше — отсутствие бэкхёна в светлом будущем = выключение света, солнце потухнет или вспыхнет так ярко, что сожжет их планету — джемин сгорит раньше в прикосновениях, чувствах, необходимости; мама скажет, что хорошие мальчики так себя не ведут.
джемин парирует, что хорошие мальчики не стоят на коленях, не занимаются сексом в дорогих ресторанах, и не спят со своими родственниками. он — не хороший.

определенно.
[indent] вы обязательно должны подружиться с бэкхёном.
они не представляют, насколько глубокой может быть дружба. руки бэкхёна, губы бэкхёна, бэкхён — джемин с закрытыми глазами — острые до боли прикосновения к нежной кожи смешиваются в одно бесконечное безумие, в котором он тонет, отказываясь от реальности. жажда — любить его и с ним  — джемин путается пальцами в волосах, оставляя на губах тихие стоны, смешанные с чужим именем. имя бэкхёна сверкает искрами на языке и обжигает рот, также, как обжигают его губы.

шум воды перекрывает дыхание. сознание автоматически фиксирует необходимость спрятаться, как можно лучше замаскировать себя, так, чтобы можно было безостановочно просить от бэкхёна большего и джемин не стесняется своих желаний. голос хрипит и срывается; звук падающих пуговиц напоминает отсчет метронома, у них не больше пяти минут на двоих в ванной, прежде чем они спросят, почему прогулка прошла в молчании.

джемин не хочет молчать.

вряд ли я смогу смотреть хоть на кого-то, кроме тебя — и скалится в безумной улыбке. собственное отражение с зеркале напоминает джемину о том, что любовь идеальнее быть не может: блеск вязкой слюны на губах, блеск глаз, блеск — тонкие пальцы бэкхёна на горле.

— тогда смотри только на нас. особенно когда меня раздеваешь.

быть честным, он никогда не умел сопротивляться этому сбивающему с ног вожделению: необходимости почувствовать бэкхёна абсолютно везде, заставить его любить каждый сантиметр тела, не останавливаться, потому что здравому смыслу здесь нет никакого места. колени дрожат, бэкхён действует на него сильнейшим афродизиаком — выбивает из легких весь воздух, не оставляя ничего, кроме помешательства.

по крайней мере так они точно уверены в том, что что-то чувствуют: у джемина земля уходит из под ног и раковина принимает вес, когда прогиб в пояснице становится почти болезненным. бэкхён никогда не любил эти джинсы, но они джемину нравились — особенно звук рвущейся ткани. возможно, теперь стоит встречать его именно в них.

в отражении — джемин видит — алеют утренние поцелуи. за несколько часов жизнь меняется полностью (читай, идет рябью перед глазами, джемин кусает губы, сдерживая стон), но только одно остается неизменным: нет ничего лучше, чем пальцы бэкхёна, проскальзывающие внутрь.

[indent] он может стать хорошим другом.
там, где пальцы — мокро и горячо. джемин чувствует воду, в которой руки по локоть из-за слишком резко открытого крана (сорвал резьбу, кажется), но еще лучше чувствует поцелуи на собственном загривке. это не нежно, но джемин шепчет имя бэкхёна, когда сжимаются мышцы, сильнее.

— еще.

искусство выглядит как бён бэкхён с распахнутыми полами рубашки; искусство выглядит как бён бэкхён, скользящий ладонями по телу — пальцы задевают соски, замирают на несколько секунд — джемин прижимается бедрами к паху, до упора, так глубоко, как только может. в зеркале от их отражений хаотичный блеск в глазах.
джемин хотел бы пальцы бэкхёна на губах, отдаваясь весь.

джемин хотел бы — утром они прикасались друг к другу нежно, словно не было ничего важнее — сейчас он прикрывает глаза, чтобы почувствовать жадность. загнанный дикий зверь в грудине рвет когтями нутро, оставляя горящее алое пламя и необъятное желание доказать всему миру, что они принадлежат друг другу.
джемин улыбается, ловя взгляд бэкхёна в их отражении. язык скользит, оставляя за собой влагу.

есть множество вариантов.
в каждом из них я выбираю выбирать тебя.

[indent]научись у бэкхёна новому.
чувствуя его в себе, так глубоко, наверняка научился чему-то; лопатки соприкасаются с горячим телом. джемин выгибается, подстраивается, плавится в руках — бэкхён касается губами шеи, а кажется, словно сжимает горло до боли и хрипоты. несмотря ни на что — все такой же.
джемин весь в том прикосновении к плечам, к нежному успокоению — я рядом с тобой и как никогда близко. толчок оказывается слишком резким, он находит нужный ритм, постраиваясь, чтобы шум воды и шум их дыхания сливались воедино.

он никогда не думал о любви, но смотря на их сплетенные тела — пальцы — души — ловит себя на мысли, что если это будет как-то иначе, то оно просто не должно существовать. сквозь приоткрытые губы не стоны, а тихий скулеж, потому что по другому запрещено, зубами вгрызается в себя — смотрит на отражение, в котором не просит, а умоляет о том, чтобы бэкхён позволил ему забыться.

забыть обо всем.

— быстрее, хён.

[indent] вы сможете стать настоящими братьями.

нет, думает джемин.
я никогда не смогу стать для него братом.

[indent] не тогда, когда безумие, овладев разумом, проникает под кожу, оставляя после себя боль и удовольствие; не тогда, когда встречаясь губами, неизменно переплетаются языками — не тогда, когда бэкхён заставляет его задыхаться, а он раскрывается в ответ, отчаянно мечтая только о том, чтобы это никогда не прекращалось.

[AVA]https://i.imgur.com/C3rULhx.png[/AVA]
[NIC]Jaemin[/NIC]

там, где боль — небесным цветом память. это осознанное желание оставить следы джемину вгрызается в глотку бэкхёновыми ладонями; они оставят за собой прах и пепел, но есть ли какой-то смысл пытаться собрать то, что уже уничтожено — джемин не видит мир, потому что весь мир собирается во взгляде чужих глаз отраженных в зеркале. молча шептать еще его зовет не здравый смысл, а животное желание. читай по губам.
там, где он прикасается цветут цветы.

в этот момент наплевать, способны ли их услышать: горячо так, что достает до сердца. джемину наплевать, даже если мать прямо сейчас решит зайти именно в эту ванную комнату — бедра двигаются в такт, почти больно, но если бы можно было еще глубже, джемин сделал бы это. влажный звук двух слившихся тел — джемин путается пальцами в волосах, выгибаясь до неудобной невозможности ради того, чтобы коснуться губами губ — блеск пота на висках.
бэкхён — это искусство, созданное богами.

бэкхён — это боль, которая остается у него под ребрами и расползается синяками и метками по всему телу. джемин не просит остановиться даже тогда, когда поцелуи становятся опасно заметными, потому что почти до отчаяния хочет, чтобы мать увидела.
чтобы она поняла.

[indent] он нужен мне так сильно.

это похоже на панику. даже сейчас — ни секунды не переставая пугливо думать о том, что возможно это последний раз — джемин отгоняет мысли, не позволяя им оседать пеплом; бэкхён выбивает из него воздух — чувства — способность здраво рассуждать, но страх остается внутри.

не из-за этого, видит бог, только не из-за этого, джемин обжигает слезами; так много, что он не способен это вынести. джемин стонет, стонет, стонет, имя бэкхёна сливается в один протяжный скулёж, заглушаемый прикушенной губой и плеском воды. джемину невыносимо от каждого толчка, с которым он все ближе становится к разрядке: ладонь бэкхёна скользит по члену, заставляя терять голову.
они проходили это сотни тысяч раз, они знают друг друга до тех мельчайших деталей, которые создали друг для друга — джемин видит, как.

— не здесь.
сказанное на выдохе, это звучит обещанием, перерастающим в наслаждение и сметающим, словно цунами. джемин весь остается в том, как крепко бэкхён сжимает его бедра руками, делая финальный толчок; в том, как тесно они прижимаются друг к другу, дрожа от чувств; в том, как шум воды успокаивает возбужденное сознание и оставляет только чистый белый лист.

рубашка ложится на плечи.
поднимая взгляд — джемин видит только себя, растрепанную прическу бэкхёна и алеющий засос под ухом — все еще не может осознать происходящее. колени дрожат и джемин тяжело дышит; обычно он остается в кровати, лениво рассматривая расцарапанную (иной раз) спину и покатые плечи.
иногда, совсем редко, шлепает следом за бэкхёном в ванну, чтобы продолжить там — пристать ненароком под струями воды и заставить вновь и вновь сходить с ума.

но... что он должен делать теперь?
бэкхён целует его и джемин прикрывает глаза, позволяя нежности затапливать его, только...

щеки тянет от слез (и правда заплакал?), джемин привычно тыкается носом в теплую ладонь, но этот монстр, что сидит за ребрами, то чудовище, что внезапно появилось, родившись из нескольких фраз... взгляд получается рассеянным. автоматизм движений — осторожно разгладить плечи, поставить воротник, верхнюю пуговицу — непременно застегнуть — что теперь?

что дальше?
бэкхён пахнет домом, гелем для душа, какими-то дорогими духами, потом и самим джемином и в мире нет ничего важнее этого запаха. джемин думает, что так должно пахнуть спокойствие, когда позволяет обнять себя.

но

бэкхён говорит: я люблю тебя.
джемин замирает. улыбается.
рассыпается.

молчит.

это нечестно. вместо того, чтобы царапать душу, джемин сжимает собственные ладони, переплетенные у бэкхёна за спиной — след от ногтей остается бледно-розовыми лунками.
нечестно. нечестно. нечестно. рваный выдох. джемин мелко дрожит, но надеется, что это будет почти незаметно под трясущимися плечами; губы бэкхёна — теплые и живые — ласково касаются его. толкнуться к нему навстречу, раскрыться, чтобы проскользнуть языком в теплый, податливый рот — джемин знает эти поцелуи, знает.

бэкхён напротив него — живая мечта.

если бы ты знал, как много боли способен мне причинить, сделал бы ты это снова?
он оставляет укус на нижней губе, но горло туго сжимает ошейник, поводок от которого у бэкхёна в руках. джемин думает, что бэкхён бессердечен, потому что он никогда не должен был говорить этого.

бэкхён безумен.
он хотел бы утонуть в этом безумии.

— забери меня, хён. прямо сейчас.
он найдет себе сотню оправданий и отговорок потом. на утро, когда рассвет безжалостно заберет у него не только веру в лучшее, но и самого бэкхёна — джемин чувствует, как осыпаются камни в бездну, на краю которой они стоят — до тех часов, когда звезда начнет выбираться из темноты небосвода, каждую минуту до — на джемин проведет с бён бэкхёном.

[indent]  [indent] — я хочу остаться с тобой.

и эта самая большая ложь, в которую он уверует.
потому что это и в самом деле
последний раз.
[AVA]https://i.imgur.com/C3rULhx.png[/AVA]
[NIC]Jaemin[/NIC]